Это произошло почти месяц назад, в ночь с 27 на 28 мая, но до сих пор результатов служебного расследования в Комсомольске не получили, вероятно, по той причине, что "это - частный случай". Именно такой ответ получила Светлана Константиновна Гусева, председатель городского комитета солдатских матерей, от одного из руководящих чинов Восточного округа внутренних войск.
Обещание "не трогать Комиссарова до осени" вряд ли уже что кардинально изменит в настроении самого Романа, который мечтал об офицерском училище, а "теперь (цитирую его письмо) пусть хоть расстреляют, но в такой армии меня служить никто не заставит".
Как же так быстро удалось отбить охоту к воинской службе? Всего за два ночных перегона, как выяснилось.
Еще до отправки сына в Хабаровск Любовь Степановна Комиссарова рассказала капитану Вадиму Зеленкову, который сопровождал комсомольский набор, о том, что может стать для Романа настоящей проблемой: дземгинская братва, общаковский молодняк - они узнавались по манерам еще в военкомате. А кое-кто Роману был знаком по разборкам. В свое время нежелание быть с ними стоило Роману перебитого носа и места в строительном техникуме. Пришлось бросить учебу, не выдержал ежедневных угроз расправиться с ним всей толпой.
Капитан обещал проследить за общаковскими в дороге и поговорить на краевом сборном пункте, чтобы, не дай Бог, вместе служить не попали. И, в общем-то, сдержал слово. Об этом и Роман домой написал: начали на него наезжать, лишь "когда сопровождающие не могли этого видеть", и капитан оставил парня в своем купе. До пяти утра.
Но как только Зеленков с сопровождающими призыв офицерами вышли в шестом часу на проверку численного состава, охота на Комиссарова продолжилась. В купе зашли человек восемь, а сил сопротивляться у Романа уже не было. "Они прекратили меня бить только тогда, когда в купе на крики и возню заглянул мужчина, который шел в это время умываться, и разогнал толпу".
Этот человек позвонит Комиссаровым из Хабаровска и расскажет подробно, чему был свидетелем. И на следующий день, отпросившись с работы, Любовь Степановна приедет в Волочаевский городок, к руководству краевого сборного пункта. Она толком ничего не выяснит, кроме адреса: Ургал. Туда направили после медкомиссии Романа "служить во внутренние войска с ребятами из других городов". Обнадеженная Любовь Степановна вернулась домой, куда 2 июня пришло отправленное с оказией это жуткое письмо.
"Папа, мама, здравствуйте! Пишу вам с надеждой, что эту записку вам передадут. Сильно не расстраивайтесь, прочитав ее, я - жив. А началась моя служба таким образом..."
Уже в Хабаровске капитан Зеленков действительно доложил (как потом объяснили С. К. Гусевой - офицеру Перцеву) об осложнениях в пути, и ему пообещали Комиссарова от общаковских отделить и отправить до Ургала с поволжскими. Перцев, похоже, не внял просьбе капитана Зеленкова, да потому, наверное, что правильно считает: армия - это не детский сад.
Но и не дурдом, согласитесь.
"...После медкомиссии я увидел при построении, что половина всей команды на отправку под Чегдомын - все те, с кем мы ехали из Комсомольска. Нас повезли на вокзал и отправили, сказав, что в Ургале нас переоденут в солдатскую форму и в тот же день отвезут в чегдомынскую учебку, проходить курс молодого бойца.
До Биробиджана я спал, и все было спокойно, а после началось... Они напились и подкараулили меня у туалета, заволокли в свое купе, там было человек десять - двенадцать комсомольских, и стали бить. Потом выволокли в тамбур. Там сбили с ног и били ногами и угрожали, что в армии мне не жить и все равно тебя убьем или доведем до самоубийства. Потом появился проводник и разогнал их, и они пошли курить на улицу, как раз поезд остановился на какой-то станции. Я вернулся в свое купе и отключился, а они опять ввалились, снова вытащили меня в тамбур и снова - ногами по спине, по голове... До каких пор, я не помню, только очнулся я на какой-то станции, без обуви, без верхней одежды... Километров десять прошел босиком, ноги в кровь сбил, потом нашел рабочую рукавицу, надел ее на одну ногу, а другую обмотал тряпкой. Потом я увидел домик для рабочих и там нашел старую обувь. Переночевал и пошел обутым до станции Известковой. Вот так я начал свою службу..."
...Тех тридцати тысяч рублей, которые мать по родительской традиции на всякий пожарный случай зашила Роману в нижнее белье, не хватило бы, чтобы добраться по железной дороге в Комсомольск. "Зайцем" разве что... На курево, какую-нибудь "сухомятку" - что еще можно купить на такие деньги? И с попуткой не расплатишься. Так он дошел до Маяка, и уже там нашелся порядочный коммерсант, подбросил без разговоров.
Он был дома через день после того, как Любовь Степановна, получив его письмо, побежала по инстанциям, задавая военным, вслед за Романом, одни и те же вопросы.
"Я никак не могу понять, почему все так получается? В офицерское училище меня не взяли - сердце плохое, нельзя нагрузку давать. А бить сапогами каждый день - на этот случай, значит, сердце мое вполне здоровое... Мама, я же не отказывался служить, я ведь с охотой шел в армию, ты ведь сама видела. Но я и не предполагал, что там такая несправедливость.
Когда меня били, даже провожатые не вступились, хотя они все видели, сидя в своем купе, но ничего не предпринимали..."
Кстати, они даже не обнаружили по прибытии эшелона в Ургал "пропажи" новобранца, иначе бы Комиссаров был срочно объявлен в розыск как дезертир и Центральный райвоенкомат Комсомольска, оформлявший призывника, был бы уже 29 мая поставлен в известность о ЧП. Но ничего подобного! Родители сами, с помощью комитета солдатских матерей, 2 июня обратились в городскую военную прокуратуру и предприняли свое расследование.
Не думаю, чтобы кто-нибудь, кроме них самих, был в конце концов "наказан": Роман сегодня положен в одну из комсомольских клиник на обследование, ему назначена, в частности, томография головного мозга и полный курс реабилитации. А Любовь Степановна после встречи сына держится только на "сердечных", как вспомнит его первую ночь дома и как страшно он кричал во сне - хоть самой "скорую" вызывай.
Ирина Полникова
Комментариев нет:
Отправить комментарий